Cочинения Евгения Хорвата (1961–1993), одного из парадоксальнейших поэтов своего поколения. Творчество Хорвата представляется внесистемным, не определимым через какую-либо литературную партийность, – и одновременно описываемым именно самой формулой неприкаянности, принадлежности к избегающему ложной ангажированности кругу: "не вошедшие в политическо-коммерческую тусовку аутсайдеры, формалисты, хулиганье" (К.Кузьминский). Путь от диссидентско-богемного существования в советской провинции (Кишинев, Петрозаводск) к эмиграции в Германии, где Хорват также вне системы (теперь уже не советской, но антисоветской: по Бродскому, "какая разница") характерен для ряда фигур литературного подполья. Но специфично положение Хорвата как чуть ли не самого младшего из прошедших этот путь. Характерная для многих "антисистемных" поэтов мультижанровая творческая установка близка и Хорвату: он и декламатор, и художник: создатель объектов, инсталляций, перформансов. Но принципиальна более общая установка – на жизнетворчество, превращение собственной судьбы, собственного тела в художественно-биографический объект. В этом смысле справедливо упоминание о раннем символисте Александре Добролюбове, ушедшем в сектантство, и о покончившем с собой футуристе Божидаре. Хорват – как и несколько других (более старших) неподцензурных поэтов нового времени пошел по пути превращения самого себя в эстетический факт, в литературный миф – и саморазрушение, безумие, самоубийство, как это ни страшно, предстают необходимыми элементами подобной операции, имеющей, увы, единственно возможный исход (вспоминается здесь Анна Горенко, пример схожего по своему трагизму, хотя и иного пути изъятия себя из мира). Поэзия Евгения Хорвата многообразна. Безусловно, сама страсть к письму, само версификационное умение было во многом принципиальным стимулом его работы. Александра Юнко, мастер кишиневской литстудии "Орбита", в которой одно время занимался юный Хорват, пишет: "Ему было тогда все равно, о чем писать. Когда был объявлен конкурс песенных текстов о работниках прилавка, единственный из литстудийцев, кто откликнулся, был Хорват. Охотно и с кайфом играл он в подобные литературные забавы...". Но на деле речь идет не о холодном технарстве. Завороженность словом как таковым, переживание его самодостаточности и всесильности – вот корень такого отношения к поэтической работе (схожим образом переживали слово "старшие товарищи" Хорвата – лианозовцы, представители "филологической школы", хеленукты...). Классическая постакмеистская просодия сменяется у Хорвата пронзительной и мощной заумью, глоссолалией, концептуальные опыты – психоделическим шаманством. Это не безличие, это многоаспектность, многоголосность поэта, позволяющего себе пропускать слово сквозь фильтры самых разных традиций и методов. Это вера в превосходство прямого поэтического действия перед ложно понимаемым профессионализмом: "Но обнаружится изнанка, / обратный замысел письмен, / и точка мир начнет взамен / литого прописного знака".
)
отличное;
В продаже с 24.10.2024
